В Пушкинском музее есть восточная экспозиция с огромными воротами, с царским процессиями. И фараоны, и римские императоры, и цари устраивали театрализованные шествия. Разница с сегодняшним днем в том, что глава государства, как правило, использует некое смешение фамильярности и авторитарности. Входя в дом, раньше с помощью радио, сейчас все больше через телевидение, он старается представить себя как одного из членов семьи. И то, что имеет значение для многих, – это политика наружного применения, это не программы, это изображения, это способность передавать чувства, создавать какие-то образы, идеи.

Как писал уже Макиавелли, правитель должен показать другим определенные программы, определенную политику, но должен сделать это так, чтобы никто не мог это потрогать руками, то есть проверить те программы, которые он представляет. Многие видят политические программы, особенно сейчас с помощью телевидения. Этих людей огромное количество, но очень мало тех, кто может потрогать это руками, проверить.

Именно поэтому название моего доклада “Политика и принцип нереальности”. Идея в том, что средства массовой информации превратились в индустрию нереальности: новости приукрашены, определенным образом представлены, и они заменяют реальные события.

Американский лингвист Ноам Хомский, у которого есть определенные интересные политические позиции, говорил в этой связи о “необходимых иллюзиях”. Возможно, вам, русским придет в голову “Легенда о Великом Инквизиторе” Достоевского: Христос возвращается на Землю и великий инквизитор спрашивает: “Зачем ты пришел сюда, что ты собираешься делать? Люди не хотят свободы, они хотят хлеба; они хотят быть управляемыми”. И меня всегда поражало то, что Великий Инквизитор сказал: “Это мы страдаем, потому что должны сочинять ложь для народа и управлять им”.

В области индустрии нереальности не то чтобы был какой-то заговор, не то чтобы сверху исходили какие-либо идеи, которые навязывались бы обязательным образом народу. Это некоторое интерактивное действие. Существует и система ментальной самозащиты, которая состоит в том, что граждане улучшают свою способность размышлять. Происходит колебание между “плюрализмом мнений” и необходимостью иметь все-таки немного правды.

Ответственность печати, ответственность масс-медиа не в том, что журналист являются надзирателем за мнением людей. Он исполняет свою роль не приказами “сделай это!”, “сделай то!”. Здесь нет четких инструкций, а есть целая серия техник для манипуляции или “защиты” общественного мнения от реальности.

Примеры приемов манипуляция, в частности, дает практика опросов общественного мнения, поскольку опросы проводятся не для того, чтобы узнать, что думают люди, а чтобы повлиять на них.

Пьер Бурдье, крупный французский социолог, сказал, что в исследованиях общественного мнения есть три посылки, о которых не говорят. Первая: “у людей есть мнение”, а это не всегда так. Вторая: “все мнения одинаковы, имеют равную ценность”. И третья: содержание вопроса, который предлагается людям.

Например, во время первой войны в Персидском заливе тем американским семьям, в которых дети ушли служить в армию, был предложен вопрос: “Счастливы ли Вы, что Ваши дети будут защищать интересы государства в Ираке?” 80 % ответило “да”. Через несколько месяцев то же самое агентство по опросам общественного мнения изменило вопрос: “Довольны ли Вы, что Ваши дети уехали умирать в Ирак?” И положительных ответов было 25 %.

Есть разные формы, с помощью которых можно убедить людей в чем-либо. Тип риторики меняется и меняется количество насилия, которое используется государством. В великих тоталитарных режимах XX века – была идея абсолютного, почти животного послушания. Если вы подумаете, то поймете, что приказ “делай то!”, “делай это!” более древний, чем язык, поскольку даже собаки его понимают. И когда используется насилие в массовых дозах, то возникает естественная реакция самозащиты, и выходят на первый план самые мощные, животные мотивы. При демократии техники власти гораздо более тонкие и сложные.

Уже Токвиль, французский историк, в своей книги “Демократия в Америке” в 1834 – 1840-хх гг. задался вопросом о техниках убеждения, которые использовала единственная существовавшая на тот момент крупная демократия. Он заметил, что в демократии уже нет вертикальной иерархии, вертикального командования.

Следует вспомнить о том, что святой Павел при императоре Нероне писал о том, что любая власть происходит от Бога, в течение тысячелетий думали о том, что власть связана с кровью, аристократия – это голубая кровь. Идея власти народной, горизонтальной власти, предлагает парадоксы, которые открыл Токвиль. Если мы все равны и у всех нас равные и бесконечные возможности для богатства, для развития, то почему так мало людей успешных и так много людей, ничего не достигших?

Есть огромные надежды и огромное разочарование. И это провоцирует в американском обществе чувство зависти, которое уменьшается политическими руководителями тем, что они ведут себя как обычные люди, люди с улицы. Сегодня это происходит так же. Клинтон и Буш едят бутерброды из “Макдональдса”, бегают, чтобы быть похожими на других и уменьшить зависть. В Европе XIX века, когда пишет Токвиль, была очень жесткая иерархия, и тот, кто был внизу социальной лестницы, с огромным трудом мог подняться наверх - практически не мог. Это напоминает мне дорожный указатель в Нью-Йорке, на Уолл-стрит, где находятся основные биржи. Очень узкая дорога, и написано: “Даже не думай здесь припарковаться!”. И в прошлом это было именно так и во всем для нижних социальных слоев.

Некоторые сегодняшние демократии живут именно так, как описывал Америку Токвиль: с большей, действительно эффективной свободой; всем обещают, что они смогут достигнуть цели, важной для их жизни. Но постоянно возникает вопрос: а почему некий Икс гораздо богаче меня, добился большего. И отсюда возникает необходимость управления социальной фрустрацией.

Через телевидение, через журналы политика должна продолжать обещать, и все время продолжается пропаганда. Но парадоксальным образом это связано с тем, что люди сейчас вообще мало верят и соответственно надежда вытекает, как при сильном кровотечении. То есть власти нужно прилагать постоянное усилие с тем, чтобы все-таки поверить самой и заставить людей поверить.

Лозунг фашизма был: “Верить, подчиняться и сражаться!”. И заметьте порядок: сначала идет слово “верить”, затем “подчиняться” и “сражаться”. А сейчас у демократии осталось и вовсе только “верить”. “Подчиняться” не совсем исчезло, но оказалось на втором плане.

Таким образом, я подхожу к заключению: мы в конце длинной волны ухода от жестких, насильственных, внешних форм правления к формам колонизации сознания. То есть мы перешли от силовой демагогии к тому, что я называю, психологией, то есть к контролю над душами, вхождению власти внутрь дома.

Я использую термин “тойотизм” от марки автомобиля “Тойота”. Термин происходит вот откуда. В 20 – 30-е годы, вплоть до 50-х годов XX века доминировало производство автомобилей “Форд”, когда производители навязывали потребителю именно то, что они производили. “Форд” о модели “Т”: “Покупайте машину любого цвета, лишь бы она была черной”. И на эту модель “Форд” работало все огромное конвейерное производство, но магазины были пустыми, поскольку все распродавалось. В 1966 японская фабрика “Тойота” ввела новую систему промышленного производства, признав главенство потребителя. Они производят машины множества разнообразных типов. Так же, например, “Бенеттон” (это не реклама) - производит майки, которые каждую неделю обновляются через Интернет. “Тойота” ввела производство по заказу, ввела систему, которая по-английски называется “lean and mean”, то есть производят немного, только по заказу.

Этот тип производства имел важные последствия. Поскольку стало уже невозможно все производимые товары непосредственно навязать потребителю, теперь товар можно навязать только очень большим количеством разной рекламы. Достаточно включить телевизор или посмотреть рекламу вдоль дорог, и вы поймете это. Более того, коммерческое телевидение, все эти ток-шоу, комедии - не что иное, как всего лишь промежутки между рекламой. И программы глупые именно потому, что они должны соответствовать среднему вкусу. Они программируются в зависимости от плотности рекламы в определенные часы. Если Вы хотите посмотреть в Италии или Америке действительно хороший фильм, его надо смотреть в 3 часа ночи. То есть не в прайм-тайм..

Аналогичным образом “тойотизм” появляется в политике. Нужно продукт сделать привлекательным, и поэтому возникает психологическое соблазнение, которое лишь маскируется под содержательную аргументацию.

А еще использование политикой религии, Буш в Америке старается заменить этический фундамент партии или государства религиозным фундаментом. И это примерно наша сегодняшняя ситуация, которая правда различается от страны к стране. Но было бы, тем не менее, ошибкой поверить, что эта система власти “soft”, мягкой власти, отменила собой жесткие формы власти, которые, на самом деле, стоят сзади этой мягкой власти. Это особенно видно в моменты кризисов, когда это жесткое правление появляется, возможно, для того, чтобы в дальнейшем демократия опять обрела свое улыбающееся лицо. Я заключаю таким пожеланием потренироваться в размышлениях, в сомнениях, поскольку эти феномены сложные и достаточно непростые, и каждой стране надо внимательно изучать и смотреть это соотношение мягкой власти и жесткой власти, как это происходит, как это влияет на людей. Спасибо.

----------------------------------

Надо также видеть пределы мягкой власти, которая прикрывает жесткую. Или, например, есть скрытая власть, которая принимает некоторые решения, о которых никто не знает. Демократию иногда определяют как стеклянный дом, но она никогда такой не будет. Как говорил один автор XVIII века, политика, как человеческое тело, имеет свои постыдные части, которые всегда прикрыты, но эти части прикрываются набедренной повязкой, но не туникой.

----------------------------

Резюме Ремо Бодеи

Мы все заметили падение стены Берлина, но никто не заметил, что упали стены домов: общественная и частная жизнь перемешались. Поиск политической поддержки сегодня делается не исключительно в политическом голосе, но внутри домов. То есть такая вынужденная поддержка, так, как выращивают в парниках растения, то есть дом стал парником для политики, где делают дешевую политику. Я не трачу много денег, я просто сижу в кресле и убеждаю людей.

Разница между большими тоталитарными моделями XX века – раньше был вид гигантизма, граждан запугивали огромными домами, статуями, метрополитеном, и политический деятель был почти богом. В Италии думали и писали на стенах: “Дуче всегда прав”. А сегодня политика, меняясь от страны к стране в степени своего насилия, исключая страны типа Саудовской Аравии или Ирана и другие страны, а говоря в основном о Западе, сегодня политический руководитель появляется дома с помощью телевизора как член семьи.

Он использует средства обольщения больше, чем средства логики. И это дает возможность увидеть глазами, как говорил Макиавелли: все могут увидеть, мало тех, кто может потрогать. Это проблема риска. Однако возникновение принципа нереальности в политике совсем необязательно. Есть такая итальянская (тосканская) пословица: “Нас хотят убедить, что Христос умер во сне”….

Мы живем несколько параллельных жизней с помощью теленовелл, романов, фильмов. И наша жизнь пересечение всего этого. Дети по 4 – 5 часов смотрят телевизор. Поколение, например Робеспьера, формировалось сюжетами Плутарха. Сейчас возникает культура с одной стороны потребительская, а с другой – аполитичная.

Во времена итальянского фашизма эффективная пропаганда: делали фильмы “белых телефонов”, в которых богатый аристократ женился на продавщице из магазина. Тогда же пропагандировалась забота о материнстве, детях. Была идея, чтобы как можно больше родилось детей, чтобы было пушечное мясо. Рабочих после работы отвозили на море – у вас, возможно, в Крым отвозили людей – это было важным политическим действием.

Парадоксальным образом использование риторики, пропаганды, убеждения связано с тем фактом, что способность людей верить сейчас слаба. Как говорил Брехт, когда была партия тысячи глаз, когда контроль был жестким – это аналогия с фабрикой Форда, монополия – было легче убедить людей. А сейчас гипертрофия пропаганды вызвана фактом “тойотизма” в политике: для того, чтобы завоевать изнутри, используя огромную риторику, поддержку других людей (возможно, уже не хватает Красной площади или огромного пространства в Нюрнберге, Венеции), политике нужно колонизировать сознание, им нужно войти в нашу души и получить более тонкую, капиллярную поддержку.

И поэтому мы должны формировать в себе антитела, не против политики. Если мы откажемся от политики, то через 15 дней, через месяц все рухнет. Это вульгарная точка зрения, что политика только потребляет, и что это такой демон власти, и люди заражены этим демоном – это тоже может быть, но есть и более благородная часть политики. Это совместная жизнь, где каждый растет, не мешая другим.

Я не знаю происхождения корня вашего слова “свобода”, но в латинском, греческом, немецком языке (liberta) – это тот же корень, что любовь (Liebe по-немецки), и “свобода” в греческом (эуфилия) имеет тот же корень, что и “люди” в немецком языке. В английском freedom, Freiheit в немецком имеет тот же корень, что и “друг”. И Freude как радость. И это не что-то такое индивидуальное по происхождению, напротив, это коллективное возрастание не мешая друг другу.

Возможно, надо заново открыть в идее свободы, которая уже сейчас стала слишком индивидуализированной, смысл радости и любви в совместном существовании и росте. Радость происходит оттого, что другие растут, не мешая мне, а я возрастаю, не мешая другим. Это утопия. Но, как говорил английский писатель Честертон, которого я очень люблю, “человек без утопии гораздо более страшен, чем человек без носа”.